— Пиранозильная последовательность. Примитив. Уникальный. Та женщина, доктор... Джеренис — она тоже согласна. Он старый!
— Да, — соглашается Роуэн, — старый. Но, возможно, сравнительно недавно изменился?
Якоб взволновано потирает руку об руку.
— Что, мутация? Удачный прорыв? Чертовски неудачный для нас.
— Может быть, его изменили сознательно, — произносит Роуэн.
Ну вот, высказала.
— Надеюсь, ты не хочешь сказать... — Ютта умолкает. Роуэн, наклонившись вперед, кладет ладонь на колено Якобу.
— Я знаю, что там творилось тридцать-сорок лет назад. Ты сам сказал, атмосфера золотой лихорадки. Весь рифт в лабораториях, каждый органклонер работает in situ...
— Ну конечно, in situ, попробовала бы ты воссоздать эти условия в лаборатории...
— А твои люди были на переднем крае. Ты не только сам вел исследования, но и за другими приглядывал. Наверняка приглядывал, любой толковый бизнесмен поступил бы так. Потому я и пришла к тебе, Якоб. Я ничего не утверждаю, никого не обвиняю, понимаешь? Просто я подумала, что если кто-то на «Атлантиде» знает, что произошло тогда, так это ты. Ты эксперт, Якоб. Ты ничего не можешь мне сказать?
Ютта качает головой:
— Якоб ничего не знает, Патриция. Никто из нас ничего не знает. И я все же улавливаю, к чему ты клонишь.
Роуэн не сводит глаз со старика. Тот смотрит в пол, сквозь пол, сквозь плиту палубы, сквозь трубы и провода под ней, сквозь изоляцию, фуллерен, биосталь, сквозь морскую воду и заиленные слизистые скалы — куда, она может только догадываться. И когда он заговаривает, голос его, кажется, доносится из этого далека.
— Что ты хочешь узнать?
— Могла ли у кого-нибудь найтись причина — чисто гипотетически — перестроить такой организм, как Бетагемот?
— Сколько угодно, — отвечает далекий голос из тела, которое кажется едва одушевленным.
— Например?
— Точечная доставка. Лекарств, генов, органелл. Такой клеточной стенки никто еще не видывал. Не пришлось бы заботиться об иммунной реакции, защитные энзимы о них и не узнают. Целевая клетка принимает его прямо в себя: лизирование оболочки, ХДД. Вроде биодеградирующего фуллерена.
— Еще?
— Идеальный стимулятор. При соответствующих условиях эта штука качает АТФ с такой скоростью, что можно одной рукой перевернуть автомобиль. По сравнению с ним митохондрии просто тухлятина. Солдат с Бетагемотом в клетках, при достаточной дозе, может и экзоскелет перещеголять.
— Если Бетагемот перестроить для этой цели, — поправляет Роуэн.
— Да, — шепчет старик, — в том-то и дело.
Роуэн очень тщательно подбирает слова:
— А могли найтись... менее узкие сферы применения? Оружие всеобщего уничтожения, промышленный терроризм?
— В смысле, чтобы он работал как сейчас? Нет. Надо было ослепнуть и сойти с ума одновременно, чтобы подумать о таком.
— Но скорость воспроизводства пришлось бы немножко увеличить, а? Для коммерческого использования.
Он кивает, по-прежнему глядя в никуда.
— Эти глубоководные организмы так медлительны, что тебе, считай, повезло, если они делятся раз в десять лет.
— А при этом им потребовалось бы больше питания, верно? Чтобы поддерживать ускорившийся рост.
— Конечно, это и ребенку известно. Но нарочно такого бы не стали делать, никто не станет добиваться такой цели, это просто был бы неизбежный...
— Побочный эффект, — подсказывает Ютта.
— Побочный эффект, — повторяет старик. Голос его не изменился и по-прежнему доносится, спокойный и далекий, из центра земли. Но на щеках у Якоба Хольц- бринка слезы.
— Значит, не нарочно. Целили во что-то другое, а потом все пошло... наперекосяк. Ты это хочешь сказать?
— Гипотетически? — Уголки губ у него приподнимаются в чуть заметной вымученной улыбке. Слезы текут по морщинам и буграм старческого подбородка.
— Да, Якоб. Гипотетически.
Голова кивает.
— Можно что-нибудь сделать? Из того, что мы еще не пробовали?
Якоб качает головой.
— Я всего лишь корп. Не знаю.
Она встает. Старик, уйдя в свои мысли, смотрит вниз. Ютта смотрит на Роуэн.
— Не пойми его неправильно, — говорит она.
— Ты о чем?
— Он этого не делал, он не виноват. Не больше тебя. Не больше любого из вас.
— Я понимаю, Ютта.
Она прощается. Последнее, что она видит через закрывающийся люк — как Ютта Хольцбринк надевает на склоненную голову мужа гарнитуру сонника.
Теперь уже ничего не исправишь. Нет смысла обвинять, тыкать в кого-то пальцем. И все же она рада, что навестила их. Даже в некотором смысле благодарна. Благодарность эгоистическая, но лучше, чем ничего. Утешение, уж какое есть, Патриция Роуэн находит в том, что оказалась не первой из виноватых. Даже Лени Кларк, русалка Апокалипсиса, оказалась не первой. Роуэн оглядывается на люк в конце голубого коридора.
Все началось отсюда.
Технически это называлось «складной катастрофой». На графике она выглядела как цунами в разрезе: гладкая крыша наступающей волны выдается вперед, прогибается под гребнем и уходит плавной дугой к новому низкоэнергетическому состоянию равновесия, при котором камня на камне не остается.
С земли все представлялось намного грязнее: отказ энергосетей, судороги систем жизнеобеспечения и удаления отходов, забитые взбудораженными толпами дороги, до революции — один шаг. Полиция в экзоскелетах давно отступила с уровня улиц; только «оводы» роились над головами, поливая толпы газом и ультразвуком.