Бетагемот - Страница 35

Для переднего края волны существовало отдельное название. Момент хаотического перегиба, в котором траектория прогибается внутрь перед тем, как обрушится волна, именовали «точкой перелома». Западная часть Н'АмПацифика миновала ее в последние тридцать четыре часа: все, что находилось к западу от Скалистых гор, можно было более или менее списывать со счетов. УЛН опускала все доступные барьеры — для людей, товаров, даже электроны замораживали на ходу. С какой стороны ни посмотри, на Кордильерах мир заканчивался. Теперь только правонарушители могли выходить за эту границу и пытаться что-нибудь сделать.

Что ни сделай, на этот раз всего будет мало.

Конечно, система деградировала не первое десятилетие. Даже не первый век. Своей работой Дежарден был обязан этой живой связи между энтропией и человеческой глупостью — без них борьба с кризисами не стала бы самой крупной отраслью на планете. Рано или поздно все начинает разваливаться, это известно каждому, у кого есть пара глаз, a IQ чуть повыше комнатной температуры. Но не было серьезных причин, чтобы все развалилось так быстро. Они могли бы выгадать еще десяток-другой лет, еще немного времени для того, чтобы верующие в человеческую изобретательность продолжали обманывать себя.

Но чем ближе вы к точке перелома, тем труднее заклеивать трещины. Даже равновесие в такой близости от края обрыва всегда неустойчиво. Что там бабочки — когда планета зависла на самом краю, даже взмах крылышка тли может его столкнуть.

Год был 2051-й, и долгом Ахилла Дежардена было раздавить Лени Кларк как букашку, будь то бабочка или тля.

Он видел, как дела рук ее распространяются по континенту, словно паутина трещин по льду озера. Он получал сводки данных из сотен источников за два месяца — подтвержденная и ориентировочная информация устарела для применения в поисках, но могла пригодиться для предсказания следующего прорыва Бетагемота. Мемы и легенды о Мадонне Разрушения, куда более многочисленные и метастатичные — стратегия воспроизводства роя виртуальных существ, которых Дежарден только что обнаружил и мог уже никогда не понять. Реальность невольно вступала в союз с мифами, и там, где они сливались, расцветал Бетагемот; из-за спины выскакивали пожары и отключения энергии, и в жертву общему благу приносились все новые невинные жизни.

Дежарден знал, что это ложь. Северная Америка, несмотря на все драконовские меры предосторожности, уже миновала точку перелома. Падать системе далеко, пройдет немало времени, пока она долетит с гребня до дна. Но Дежарден умел читать числа. По его расчетам оставалось две — может быть, три — недели, прежде чем весь континент рухнет в анархию следом за Н'АмПацификом.

Бегущая строка в уголке дисплея сообщала о новом бунте в Гонкувере. Сверхсовременные охранные системы гибли, защищая стеклянные шпили и богатые кварталы — проигрывая не умникам-хакерам и не превосходящей технологии, а напору живого мяса. Оружие захлебывалось, скрывалось под приливом живых тел, топчущих мертвые. У него на глазах толпа с торжествующими воплями проломила ворота. Тридцать тысяч голосов в нестройном хоре звучали как один голос, в котором уже не осталось ничего человеческого. Этот звук напоминал вой ветра. Дежарден отключил новости прежде, чем толпа узнала то, что было известно ему: район пуст, корпы, когда-то укрывавшиеся в нем, давно залегли на дно.

На дно моря.

Легкая рука погладила его по спине. Он в испуге обернулся — за плечом стояла Элис Джовелланос. Увидев, кто пришел с ней, Дежарден украдкой бросил взгляд на экран — на экране в десятке окон горел Рим. Он потянулся к выключателю.

— Не надо. — Лени Кларк сдвинула с лица визор и пустыми, как яичные скорлупки, глазами уставилась на картины разрушений. Лицо ее было неподвижно, но голос, когда она заговорила снова, дрогнул:

— Оставь.

Он познакомился с ней две недели назад. Выслеживал несколько месяцев, рылся в архивах, раскопал ее досье, сосредоточил все свои способности на расшифровке загадочной и непонятой головоломки по имени Лени Кларк. Но сложившиеся фрагменты открыли перед ним не просто «ходячий инкубатор конца света», как выразилась Роуэн. Они открыли портрет женщины, все детство которой было ложью, навязанной извне программой, которой она не осознавала и не могла управлять. Все это время Кларк пыталась вернуться домой, пересмотреть собственное прошлое. А Кен Лабин, порабощенный собственным вариантом Трипа Вины, пытался ее убить. Дежарден, в свою очередь, попытался его остановить — в тот момент это представлялось единственным достойным вариантом. Оглядываясь назад, оставалось только удивляться, что столь добрый поступок мог быть следствием пробуждающейся в нем психопатии.

Попытка спасения провалилась — Лабин перехватил его еще до того, как Кларк добралась до Су-Сент-Мари. Дальнейшее Дежарден наблюдал, будучи привязанным к креслу в темной комнате, с разбитым и изломанным лицом.

Как ни странно, так с ним обошелся не Кен Лабин. Как-то так вышло, что они оказались, в широком смысле, на одной стороне: он, Элис, Кенни и Лени вместе трудились под знаменем серости, неясной морали и праведной мести. Спартак освободил Лабина от Трипа — так же, как до этого и Дежардена. Правонарушитель вынужден был признаться, что и сейчас испытывает некоторое сочувствие к молчаливому убийце: он знал, каково вернуться к настоящей ответственности после того, как много лет все трудные решения за тебя принимали синтетические нейротрансмиттеры. Парализующая тревога. Вина.