Бетагемот - Страница 32

Она устремляется вперед. Размытое пятно превращается в четыре точечных источника света по углам «поленницы». Штабеля пластиковых и биостальных пластин лежат на поддонах в пределах освещенного участка. Изогнутые запчасти для обшивки корпуса торчат из ила зарослями устриц. В туманной дали виднеются большие тени баков, теплообменников, кожухов аварийного реактора, которые так и не пустили в ход.

А даль действительно туманная, понимает Кларк. Гораздо мутнее обычного.

Погрузившись в водяной столб, она зависает над индустриальным пейзажем. Что-то вроде мягкой черной стены перегораживает свет дальнего фонаря. Она этого ожидала после разговора с Бхандери. И вот перед ней молчаливое подтверждение: огромное облако ила, взбитое со дна и невесомо зависшее после недавнего взрыва.

Естественно, корпы успели запастись и взрывными зарядами...

Что-то щекочет ей уголок глаза — какой-то маленький беспорядок среди упорядоченного хаоса внизу. Два куска обшивки стащили с поддонов и уложили прямо в ил. Их поверхность покрыта угревой сыпью. Кларк выгибается, чтобы рассмотреть их вблизи. Нет, это не безобидные хлопья ила и не молодая колония бентосных беспозвоночных. Это дырки в трехсантиметровой цельной биостали. Края отверстий гладкие — проплавлены мощным источником тепла и мгновенно застыли. Угольные ожоги вокруг дыр — как синяки вокруг глаз.

Кларк холодеет.

Кто-то вооружился для окончательной разборки.

СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ

Якоб и Ютта Хольцбринки с самого основания «Атлантиды» держались особняком. Так было не всегда. Прежде, на поверхности, они даже по меркам корпов слыли яркими оригиналами. Их, кажется, забавлял тот архаический контраст, который они составляли миру в целом: они вели историю отношений от прошлого тысячелетия, а поженились так давно, что бракосочетание состоялось в церкви! Ютта даже взяла фамилию мужа.

В старину женщины, как помнилось Роуэн, иногда так поступали. Жертвовали кусочками собственной личности во благо Патриархата, или как там оно называлось.

Пара была старомодной и тем гордилась. Когда эти двое появлялись на публике, то обязательно вместе — и очень выделялись.

Разумеется, на «Атлантиде» никакой публики не существовало. Отныне публика была предоставлена самой себе. На станции же с самого начала собрались сливки общества: самые влиятельные люди и еще рабочие пчелки, которые заботились о них в самых недрах улья.

Якоб с Юттой почти перестали выходить. Побег изменил их. Он, конечно, изменил каждого: посрамил могущественных, ткнув их носом в собственные промахи, хотя они, черт побери, все равно сделали что могли, адаптировались даже к Судному дню, вовремя закупили спасательные шлюпки и первыми прыгнули на борт. В те дни простое выживание составляло профессиональную гордость. Однако Хольцбринки не позволяли себе даже этого унылого самооправдания. Бетагемот не коснулся их плоти, не затронул ни единой частицы, и все же, казалось, сделал их меньше ростом.

Большую часть времени они проводили в своем номере, подключенному к виртуальной среде, куда более привлекательной, чем реальные помещения «Атлантиды». Они, конечно, выходили к столу — частное производство продуктов питания осталось в прошлом после того, как рифтеры конфисковали «свою долю» ресурсов, — но все равно, наполнив подносы пищей из циркуляторов и гидропонных отсеков, тотчас возвращались к себе. Мелкая, безобидная странность — желание держаться подальше от себе подобных. Патриция Роуэн не обращала на нее внимания до того дня, когда в гроте связи Кен Лабин, думая над разгадкой, не произнес: «А если это рыбы? Может, его к нам подвезли? А личинки в планктоне?»

И Джерри Седжер, недовольная попыткой этого убийцы-перебежчика изображать из себя глубокого мыслителя, отмахнулась, как от ребенка: «Если он способен распространяться с планктоном, зачем было так долго ждать? Он бы захватил весь мир сотни миллионов лет назад».

Может, и захватил бы, размышляла теперь Роуэн.

Хольцбринки поднялись на фармацевтике — их карьера началась до расцвета генной инженерии. Конечно, они старались шагать в ногу со временем. Когда на грани веков была открыта первая геотермальная экосистема, предыдущее поколение Хольцбринков влезло и туда: радовались новым надцарствам, просеивали кладограммы неизвестных видов — новые микроорганизмы, новые энзимы, выживающие при температурах, убийственных для любой формы жизни. Они каталогизировали механизмы клеток, лениво тикающих на многокилометровой глубине, таких медлительных, что их последнее деление относилось ко временам французской Революции. Они перестраивали редуцентов серы, задыхавшихся в кислороде, приспосабливая их пожирать нефтяные отходы и излечивать новые виды рака. Поговаривали, что половина патентов на археобактерии принадлежит империи Хольцбринков.

Сейчас Патриция Роуэн сидит напротив Якоба и Ютты у них в гостиной и гадает, что еще они могли запатентовать в последние дни на суше.

— Вы, конечно, слышали новости, — говорит она. — Джерри только что подтвердила: Бетагемот добрался до Невозможного озера.

Якоб кивает по-птичьи: не только головой, но и плечами. Но на словах осторожно возражает:

— Я так не думаю. Видел статистику. Слишком соленое. — Он облизывает губы, смотрит в пол. — Бетагемоту такое не нравится.

Ютта успокаивает его, погладив по колену

Он очень дряхл, все его победы в прошлом. Он слишком давно родился, оказался слишком стар для вечной молодости. К тому времени, как стала возможной такая перестройка — удаление всех дефектных нуклеотидных пар, усиление всех теломер — его тело уже износилось от полувекового использования. Вступив в игру так поздно, мало что можно исправить.