— Ага, мне б еще туда добраться, — жужжит Кризи. — Видимость в этом дерьме нулевая... — Его иконка погружается в помехи, по косой уходя к зеленой зоне.
— Чун. Бери обе группы, выдвигайтесь туда же. Держите шлюз. Доложишь, когда будете на месте.
— Принято.
— Йегер, возьми закладку и оставь ее в двадцати метрах от хозблока, на сорока градусах. Остальным оставаться на местах. «Настройтесь» и не забывайте о микрофонах. Посыльные, мне нужны три человека в цепочке, один постоянно на связи. Пошли!
Оставшиеся точки приходят в движение. Лабин, не переводя дыхания, открывает новое окно: на нем вращается архитектурная схема «Атлантиды». С оранжевыми искорками внутри. Кларк узнает место, откуда сияет одна из звездочек — именно его прихвостни Грейс Нолан пометили косым крестом.
— Давно ты это задумал? — тихо спрашивает она.
— Довольно давно.
Даже раньше, чем она себя «настроила», иначе бы что-нибудь да заметила.
— И участвуют все, кроме меня?
— Нет. — Лабин изучает подписи к схеме.
— Кен!
— Я занят.
— Как они это сделали? Как получилось, что мы ничего не почувствовали?
— Автоматический запуск, — рассеянно отвечает он. Колонки чисел прокручиваются в новом окне — слишком быстро, ничего не разобрать. — Возможно, генератор случайных чисел. План у них есть, но никто не знает, когда он придет в действие, поэтому нет волнения перед ключевым моментом, которое выдало их.
— Зачем им было идти на такие сложности, если они не...
«...не знали про „настройку"!»
Ив Скэнлон, вспоминает она. Роуэн о нем спрашивала. «Он предполагал, что мозг рифтера может стать... чувствительнее, в некотором роде», — говорила она.
А Лени Кларк несколько минут назад это подтвердила.
Вот оно как.
Она не знает, от чего ей больнее — от недоверия Лабина или от запоздалого понимания, насколько то оправдано.
Никогда в жизни она не чувствовала себя такой усталой. Неужели опять все сначала?
Наверное, она произносит это вслух. Или Лабин уголком глаза улавливает некий ее жест. Так или иначе, его руки замирают на пульте. Он наконец оборачивается к ней. Глаза, освещенные экранами, выглядят на удивление прозрачными.
— Не мы это начали, — произносит он.
Она только и может, что покачать головой.
— Выбирай, на какой ты стороне, Лени. Давно пора.
Ей этот вопрос представляется ловушкой — не забыть,
как обходится Кен Лабин с теми, кого считает врагами. Но от выбора ее избавляет тупой костолом Дейл Кризи.
— Черт... — скрежещет его вокодер сквозь шипение помех.
Лабин мгновенно возвращается к работе.
— Кризи? Добрался до блока F?
— Обижаешь. Я бы настроился на мудаков и вслепую, в сраных Саргассах...
— Кто-нибудь покидал комплекс?
— Нет, не думаю. Но... черт побери. Их там такая прорва, что...
— Сколько именно?
— Именно что не знаю! Пара десятков как минимум. И, слушай, Лабин, в них что-то странное — в том, что они излучают. Никогда еще такого не чувствовал.
Лабин вздыхает. Кларк представляет, как он закатывает глаза под линзами.
— Поточнее нельзя?
— Они холодные, парень. Почти все — словно ледышки. То есть настроиться-то я на них могу, но не похоже, чтоб они хоть что-нибудь чувствовали. Может, чем-то одурманены? Я к тому, что рядом с ними ты — капризный ребятенок...
Лабин с Кларк переглядываются.
— Я не в обиду, — жужжит после паузы Кризи.
— У подружки Аликс был зельц, — говорит Кларк. — Вроде домашней зверушки...
А здесь, на пустом океанском дне, в этом скудном микрокосме, детской игрушкой может стать лишь то, чего очень много.
— Иди, — говорит Лабин.
Его «кальмар» причален к стопору у нижнего шлюза. Кларк жмет на газ, и машина, взвизгнув гидравликой, срывается с места.
Челюсть у Кларк вибрирует, принимая передачу. В голове звучит голос Лабина.
— Кризи, последний приказ отменяется. Заряд не ставить, повторяю, не ставить. Поставь только микрофон и отступай. Чун, отведи своих на двадцать метров от шлюза. В контакт не вступать. К вам идет Кларк, она подскажет, что делать.
«Я-то подскажу, — думает она, — а они пошлют меня куда подальше».
Она правит вслепую, по азимуту. Обычно этого более чем достаточно: на таком расстоянии «Атлантида» уже выделяется светлым пятном на черном фоне. А сейчас ничего подобного. Кларк включает сонар. Зеленый «снег» в десяти градусах от курса — а в нем более жесткое эхо Корпландии, размытое помехами. Только теперь начинают проявляться тусклые отсветы — они теряются при попытке сфокусировать на них взгляд. Кларк включает налобный фонарь и осматривается.
По левому борту пустая вода. Справа луч упирается в клубы черного дыма — косая линия завесы пересекает ее курс. Через несколько секунд она окажется в самой гуще. Кларк выключает свет, чтобы не слепил в густом облаке. Чернота перед линзами еще немного темнеет. Кларк не ощущает ни течения, ни повышения вязкости. А вот вспышки становятся немного ярче — робкие проблески света сквозь кратковременные разрывы в завесе. Короткие, как сигналы стробоскопа.
Свет ей не нужен. Теперь не нужен и сонар: она чувствует возбуждение вокруг, нервозность, излучаемую рифтерами и — темнее, отдаленнее — страх из сфер и коридоров под ними.
И что-то еще, знакомое и чуждое одновременно, живое и неживое.
Океан вокруг нее шипит и щелкает, словно она попала в стаю рачков-эвфаузиид. Слабо дребезжат в ответ имплантаты. Она улавливает голоса сквозь вокодеры, но не разбирает слов. Эхо на сонарном дисплее — по всем ста восьмидесяти градусам, но из-за множества помех она не разбирает, шесть их там или шестьдесят.