Однако, если ее послушать, Кен Лабин начал заключать новые союзы...
Роуэн решается.
— Лени, тебе не приходило в голову, что Кен мог...
— Бред.
Рифтерша убивает вопрос на корню.
— Почему? — спрашивает Роуэн. — Опыт у него есть. И не он ли жить не может без убийств?
— Вашими стараниями. Он на вас работал!
Роуэн качает головой.
— Прости, Лени, но ты сама знаешь, что не права. Мы привили ему рефлекторный ответ на угрозы — это да. Иначе нельзя было гарантировать, что он предпримет необходимые меры...
— Гарантировать, чтобы он убивал без колебаний! — перебивает Лени.
— ...в случае проблем с безопасностью. Никто не думал, что у него выработается пристрастие. Но ты не хуже меня знаешь: Кен это умеет, возможность у него есть, а его обиды тянутся с самого детства. На поводке его держал только Трип Вины, а с тем покончил Спартак.
— Спартак был пять лет назад, — напоминает рифтерша, — и с тех пор Кен убийствами не развлекался. Вспомни, он был один из ровно двух человек, помешавших вашему последнему бунту превратиться в Великое Истребление Корпов.
Кажется, она уговаривает прежде всего саму себя.
— Лени...
Но та не желает слушать.
— Трип Вины вы просто вложили ему в мозги, когда он стал работать на вас. Раньше его у Кена не было, и потом тоже, а знаешь, почему? Потому что у него свои правила, Пат. Он выработал собственные правила, и он их держится, и, как бы ему ни хотелось, никогда не убивал без причины.
— Это верно, — признает Роуэн, — потому-то он и стал изобретать причины.
Лени уставилась в освещенный вспышками иллюминатор и молчит.
— Может, тебе эта часть его истории неизвестна, — продолжает Роуэн. — Ты никогда не задумывалась, почему мы отправили к рифтерам именно его? Почему забросили черный пояс по тайным операциям на океанское дно, соскребать ракушки с насосов? Да потому, Лени, что он начал оступаться. Он делал ошибки, оставлял хвосты. Конечно, у него всегда имелись веские оправдания, но в том-то и дело. На каком-то подсознательном уровне Кен нарочно оступался, чтобы дать себе повод заделать пробоину позже. Станция «Биб» располагалась так далеко от всего на свете, что мы были уверены: там не может возникнуть и речи о проблемах безопасности, с какой бы натяжкой он не трактовал свои правила. Задним числом я вижу, что мы ошибались. — «Не первая и, увы, не самая большая наша ошибка». — Но я к тому, что люди, пристрастившиеся к чему-то, иной раз сходят с рельсов. Люди, сами себе установившие правила поведения, начинают их прогибать, перекручивать и истолковывать так, чтоб и на елку влезть, и не ободраться. Семь лет назад наши психологи заверили, что у Кена как раз этот случай. Можно ли быть уверенным, что сейчас что-то изменилось?
Рифтерша долго молчит. Ее бесплотное лицо, контрастное бледное пятно на темном фоне, вспыхивает в ритме бьющегося сердца.
— Не знаю, — отвечает она наконец. — С одним из ваших психологов я встречалась. Припоминаешь? Это ты его послала за нами наблюдать. Он нам не слишком понравился.
— Ив Скэнлон, — кивает Роуэн.
— Я искала его, выбравшись на сушу. — Словом «искала» Лени заменяет другое: «охотилась на него». — И не застала дома.
— Он был выведен из обращения, — Роуэн прибегает к собственному эвфемизму — как обычно, с легкостью превосходя собеседницу.
— Вот как.
Однако, раз уж о том зашла речь...
— Он... У него на ваш счет сложилась теория, — говорит Роуэн. — Он предполагал, что мозг рифтера может стать... чувствительнее, в некотором роде. Что ваша восприимчивость из-за долгого пребывания на глубине и всех этих веществ обострится. Квантовый сигнал из ствола мозга. Нечто вроде эффекта Ганцфельда.
— Скэнлон был придурок, — замечает Лени.
— Безусловно. Но ошибался ли он?
Лени чуть заметно улыбается.
— Понятно, — говорит Роуэн.
— Это не чтение мыслей. Ничего подобного.
— Но, может, если б ты могла... как это сказать?.. Сканировать?
— Мы это называем «тонкой настройкой», — говорит Лени голосом, непроницаемым, как ее глаза.
— Если ты можешь настроиться на того, кто...
— Уже сделано. Это, собственно, Кен и предложил. Мы ничего не нашли.
— А на самого Кена ты настраивалась?
— Невозможно... — Лени осекается.
— Он тебя блокирует, да? — кивает сама себе Роуэн. — Если это хоть чем-то похоже на сканирование Ганцфельда, то блокирует рефлекторно. Стандартная процедура.
Несколько минут они сидят молча.
— Не думаю, что это Кен, — заговаривает Кларк. — Я его знаю, Пат. Много лет.
— Я его знаю дольше.
— Но иначе.
— Согласна. Но если не Кен, то кто?
— Черт возьми, Пат, да любой из наших! Они все против вас. И уверены, что Джерри со своими...
— Чушь.
— Да неужели? — На миг Роуэн мерещится прежняя Лени Кларк — хищная улыбка в неверном свете. — Представим, что пять лет назад это вы нам надрали задницы, и с тех пор мы жили под домашним арестом. А потом из наших рук к вам проникает какой-то микробчик, и корпы от него мрут как мухи. Скажешь, вы бы ничего не заподозрили?
— Да. Конечно, заподозрили бы, — тяжело вздыхает Роуэн. — Но мне хочется думать, что мы не полезли бы на рожон без малейших доказательств. Мы бы, по крайней мере, допустили, что вы ни при чем.
— Помнится мне, до перемены ролей о виновности- невиновности речь не шла. Вы, не теряя времени, стерилизовали горячие зоны, и плевать, кто в них попал и в чем виноват.
— Хороший довод. Достоин Кена Лабина с его хваленой этикой.
Лени фыркает.