Бетагемот - Страница 50

Кларк вскрывает себе грудину.

Она расстегивает ребра вдоль хрящей и отгибает их — легкое сопротивление и слабое неприятное чмоканье, когда однослойная подкладка расходится по шву Тупая боль, когда воздух врывается в грудную полость — на самом деле, это холод, но нервы внутри тела не отличают температуру от боли. Поработавший над Кларк механик снабдил петлями четыре ребра в левом боку. Кларк подцепляет пальцами живую панель и откидывает ее, открывая механизмы. Более острая и сильная боль стреляет из межреберья, не приспособленного к таким перегибам. В будущем ее ждут синяки.

Она берет инструмент со стоящего рядом подноса и начинает возиться с собой.

Гибкий кончик глубоко погружается в грудную полость, точно проскальзывает по узкому как иголка клапану и встает намертво. Она до сих пор дивится, с какой легкостью нащупывает путь в собственных внутренностях. Рукоять инструмента снабжена колесиком, настроенным на астрономическое передаточное число. Она сдвигает его на четверть оборота, и насадка проворачивается на долю градуса. Планшет на матрасе протестующе попискивает: НТР и ГАМК меняют цвет с зеленого на желтый. Один из столбиков гистограммы чуточку удлиняется, два других укорачиваются.

Еще четверть оборота. Планшетка опять жалуется.

Это до смешного грубое вмешательство: скорее насилие, чем соблазнение. Была ли настоящая надобность в этих петлях из живого мяса, в Мясницкой работе хирургов, проделавших ей дверцу в груди? Планшет удаленно снимает телеметрию с имплантатов, связь работает в обе стороны, можно посылать телу команды и принимать от него информацию. Для мелких настроек, изменений в рамках одобренного оптимума, достаточно просто прикоснуться пальцем к экрану и ощутить, как отзываются механизмы внутри.

Конечно, изменения, которые собирается внести в себя Лени Кларк, «мелкими» не назовешь.

Работодатели никогда не претендовали на право собственности над телами своих сотрудников — во всяком случае, официально. Но все, что они насовали внутрь — их собственность. Кларк улыбается своим мыслям: «Могли бы предъявить мне обвинение в вандализме».

Если они действительно не хотели, чтобы она шарила грубыми лапами в корпоративном имуществе, зачем было оставлять эту сервисную панель в груди? Впрочем, они тогда работали в таком цейтноте... Не ждали перебои с электричеством, не ждал «ГидроКвебек», Энергосеть тоже не ждала. Вся геотермальная программа была спешной, шла с отставанием и в авральном порядке, даже рифтеров состряпали на скорую руку, чтобы заткнуть прорыв.

Такие, как Лени Кларк, были прототипами, опытными образцами и конечным продуктом в одном лице. Разумно ли запечатывать имплантаты в понедельник, чтобы уже в среду снова вскрывать тело, добираясь до подлежащей замене мышцы или устанавливать какой-нибудь жизненно важный компонент, забытый разработчиками?

Даже трупные датчики были установлены задним числом, вспоминает Кларк. Эти машинки доставил на «Биб» Карл Актон в начале своей вахты. Раздал, как пастилки от горла, приказав всем раскрыться и вставить их рядом со входом для морской воды.

Карл же первым и обнаружил, как проделывать то, чем занималась сейчас Лени Кларк. За это Кен Лабин его убил.

«Времена меняются», — размышляет Кларк, меняя еще одну настройку.

Наконец она заканчивает. Позволяет живому клапану встать на место и чувствует, как фосфолипиды затягивают шов. Молекулярные хвосты сплетаются в гидрофобной оргии. В груди снова бьется рассеянная боль, чуть отличная от прежней: дезинфектанты и синтетические антитела впрыскиваются в полость на тот маловероятный случай, если откажет прокладка. Изнасилованный планшет сдался: половина датчиков горят желтым и оранжевым.

В голове у Кларк что-то начинает меняться. На несколько процентов сдвигается проницаемость важных мембран. Немножко снижается выработка определенных веществ, предназначенных не для передачи, а для блокировки сигнала. Окна еще не открылись, но задвижки сняты.

Напрямую она, конечно, ничего не чувствует. Изменения сами по себе необходимы, но не достаточны — они ни на что не влияют здесь, где работают легкие, где давление — всего-то атмосфера. Для активации нужна тяжесть океана.

Но теперь, когда Лени Кларк выйдет наружу — когда шагнет за край шлюза, и давление сомкнётся вокруг нее жидкой горой, когда триста атмосфер стиснут голову так, что синапсы начнет коротить, — тогда Кларк сумеет заглядывать в души людей. Конечно, не в светлую часть. Никакой философии, музыки, альтруизма и интеллектуальных рассуждений о добре и зле. Вообще ничего связанного с неокортексом. Лени Кларк будет улавливать то, что старше на сто миллионов лет. Гипоталамус, ретикулярная формации, миндалина. Мозг рептилии, средний мозг. Ревность, голод, страх и бессловесная ненависть. Все это она будет ощущать на пятнадцати метрах и более.

Она помнит, каково это. Слишком хорошо помнит. Шесть лет прошло, а словно вчера.

Осталось только шагнуть наружу.

Она сидит в своей каютке и не движется с места.

МОГИЛЬЩИКИ

Ищите чертовы мины!

Они рассыпались по участку черными псами, вынюхивая на свету и в темноте, сонарными пистолетами и детекторами течений. Кто-то мог сомневаться в успехе — а кое-кто почти наверняка надеялся на поражение, — но у всякого, кто выжил здесь пять лет, хватало ума не перечить Кену Лабину.

Ищите чертовы мины.

Кларк скользит среди них: на взгляд со стороны — просто еще один нос, уткнувшийся в след. Только в ней нет сосредоточенности. Другие следуют вдоль невидимых линий, нитей правильной сети, протянутой по району поиска, а Кларк движется зигзагами, пристраивается то к одному, то к другому, обменивается непринужденными гудками реплик и снова уходит в сторону, к следующему. У Кларк другая цель.